Почему Бог выбрал эту обезьяну - свящ. Антоний Лакирев

не вздыхают смиренно и печально, говоря друг другу: «Знаешь, Люси, раз уж все равно саванна наступает, давай родим детеныша с более плоскими ступнями и широким тазом. Пусть он будет некрасивым, но хоть выживет». Но те, чьи гены определяли варианты строения, лучше подходящие для текущих условий, оставляли потомство, выживавшее с большей вероятностью. Кроме того, когда речь идет о приспособлении нашего вида, изменения в поведении оказываются едва ли не более значимыми для выживания, чем анатомическая адаптация. Собственно, именно это и было, быть может, основным фактором нашей эволюции: анатомия менялась, возможно, вдогонку за поведением.

в. Больше приматов, хороших и разных

Восточная и Центральная Африка — родина наших предков, но по мере того, как отдельные их группы превращались в успешные с эволюционной точки зрения виды, им становилось в ней тесно. Поэтому они расселялись все шире — скорее вынужденно, чем добровольно. В процессе расселения отдельные группы удалялись друг от друга, и направления их эволюции расходились. К тому же для каждой небольшой группы или популяции действовал так называемый эффект «бутылочного горлышка». Дело в том, что любая часть большой популяции несет только часть вариантов генов, существующих в популяции в целом, и чем меньше группа — тем ýже спектр ее аллелей. В результате если эта малая группа на новом месте обитания окажется успешной и умножится в числе, ее потомки, даже весьма многочисленные, будут обладать меньшим генетическим разнообразием, чем исходная популяция. Этот эффект в истории нашего вида сказывался многократно; современные популяционно-генетические исследования дают об этом довольно ясное представление.

Переход к саванновому (или частично саванновому) образу жизни и расселение по саваннам привели к значительной диверсификации австралопитеков. Некоторые из них пошли по традиционному пути наращивания мускулов (костей, впрочем, тоже): это несколько видов массивных австралопитеков или парантропов, считающихся побочными ветвями нашего родословного древа и живших примерно от 2,5 до 1 млн л. н. Это были впечатляющие своими размерами и силой существа до 70 кг весом (таким образом, примерно с нас размером) со значительной мышечной массой. У них были крупные челюсти и громадные жевательные мышцы, для прикрепления которых на верхней части черепа располагался костный гребень. Парантропы были растительноядными и, похоже, предпочли физкультуру математике: выживали скорее за счет физической силы, чем за счет ума. Правда, с их останками также находят камни и костные обломки, которые могли быть орудиями — так что, возможно, мы к ним несправедливы. Так или иначе, парантропы оказались тупиковой ветвью эволюции. Может, оно и к лучшему…

С полдюжины других видов австралопитеков относятся к категории грацильных — здесь и афарский, и африканский, и седиба, и гари, и другие. Все они, насколько можно судить, сосуществовали в Африке от 3,5 до примерно 2 млн л. н., а их родственные отношения друг с другом были сложными, если не сказать запутанными. Чем дальше, тем больше они приспосабливались к жизни в саванне, обретая некоторые анатомические и, надо полагать, поведенческие приспособления.

Проще указать отличия от среды обитания лесных предков, чтобы увидеть то новое, что появилось у австралопитеков в течение этих полутора миллионов лет. Во-первых, в саванне дальше видно — легче заметить хищника и оценить расстояние до него, особенно если вы вынесли из леса бинокулярное зрение. Но в то же время в саванне труднее залезть на дерево, чтобы спрятаться — деревья есть, но до них еще надо добежать. Отсюда, во-вторых, облегчают выживание некоторые изменения скелета, как стопа, приспособленная не для хватания, а для ходьбы, упругий S-образный изгиб позвоночника и т. п. Австралопитеки не достигли на этом пути многого, но определенные сдвиги имели место. Кстати, похоже, их эволюция носила мозаичный характер: одни группы характеризуются одними прогрессивными признаками, другие — другими.

До определенной степени меняется в саванне и рацион. Здесь меньше сочных фруктов, и приходится употреблять в пищу более твердые и концентрированные корма вроде семян и кореньев. Их надо тщательно пережевывать, и все равно они не очень хорошо перевариваются. Зато в саванне бегают неисчислимые стада копытных. Нет, австралопитеки почти наверняка не охотились на них — разве что изредка им удавалось отбить добычу у каких-либо хищников или, что вероятнее, воспользоваться объедками. Насколько можно судить, белковая пища такого рода еще не составляла существенной части в их меню, а риск самим стать такой добычей был велик.

Между тем достаточное количество пищи, содержащей белок в концентрированном виде, для потомков австралопитеков — нас в том числе — станет исключительно важным. Во-первых, для ее переваривания не нужен такой длинный кишечник и, соответственно, большой живот: мало того, что это не слишком эстетично (думаю, австралопитеки не были этим сильно озабочены), но это еще и порядком мешает при передвижении. Во-вторых, гораздо важнее, что недостаток белка, особенно в раннем возрасте, существенно снижает возможности мозга, потому что для его развития, как и для формирования межнейронных связей, белок необходим. Попросту говоря, если вы хотите, чтобы дети были умными (хотя бы потенциально, потому что реальная «умность» зависит еще и от тренировки мозга), нужно кормить их мясной пищей. Если же вы не станете этого делать по причине отсутствия такой пищи или из-за убеждений — постарайтесь умереть прежде, чем они начнут управлять вашей страной.

Добывание животной пищи — непростое дело, требующее определенных умственных способностей, физических возможностей и, если вы не саблезубый тигр, орудий. Всего этого у австралопитеков, скорее всего, не было вовсе. У их потомков постепенно появилось и то, и другое, и третье. Может быть, сначала был найден более или менее доступный источник белка, что позволило мозгу нарастить свой потенциал — а может быть, напротив, слегка поумневшие твари смогли воспользоваться новыми видами пищи, и это подстегнуло процесс наращивания мозга. Это не совсем тот же вопрос, как «что было раньше — яйцо или курица», но похожий. Заметим, однако, что некоторые возможности добычи белковой пищи, хотя бы в виде муравьев и термитов, есть у многих приматов, вопрос в соотношении растительной и животной пищи.

г. Прежде чем речь зайдет о роде Homo…

Думая об эволюции наших предков, мы часто представляем ее себе по аналогии с тем, как нам видится наш собственный цивилизационный прогресс — именно как он нам видится, а не как он на самом деле происходит. Нам кажется, что в длинном ряду поколений каждое следующее приобретает какой-то новый полезный и «прогрессивный» признак, становится лучше, вытесняет всех остальных, а в следующем поколении все повторяется снова, и так гоминиды прогрессируют, «восходя от силы в силу». В реальности этот процесс происходил и происходит вовсе не так.

Во-первых, значительная доля изменений нейтральна с точки зрения выживания на данном этапе эволюции: со временем они могут оказаться полезными, но не сейчас. Во-вторых, упрощение — такой же способ приспособления, как и усложнение; что реально будет иметь место, определяется вполне случайно. В-третьих, когда надо приспосабливаться к меняющимся условиям, преимущество (и эволюционная перспектива) не у тех, кто приспособлен к конкретным условиям, а у тех, кто не приспособлен ни к чему специально и может выживать пусть плоховато, но везде. Поэтому в узловых точках нашего генеалогического древа часто оказываются существа (или популяции), ничем особенным не примечательные.

Наконец, в-четвертых, разные полезные (или перспективные) приспособления возникают в силу случайных причин одновременно у разных популяций. Поэтому так часто в найденных скелетах или обломках костей исследователи замечают хаотичное сочетание прогрессивных и примитивных черт. Скажем, тазовый пояс больше похож на современного человека, а череп — на обезьяний, или наоборот (последний случай, впрочем, гипотетический). Или, бывает, к примеру, что соотношение длины рук и ног похоже на человеческое, а какие-то другие признаки — на давно устаревшего накалипитека. Так происходит потому, что новые аллели и, соответственно, новые признаки возникают независимо в разных популяциях. Кто-то лучше бегает, кто-то зорче видит, а кто-то быстрее соображает. И хотя мы пытаемся называть разные формы существ, обитавших приблизительно в одно время, разными видовыми названиями, это не означает, что между ними в самом деле существовал т.